Путин признал, что эта война будет тянуться сколько угодно долго, а поскольку он это признал, то для России это теперь официальная установка
До тех пор, пока не будет достигнуто удовлетворительное, по мнению Путина, положение, с которого можно начинать переговоры, до этого момента Россия продолжит воевать. А мы должны понимать, что любые войны заканчиваются в конечном счете переговорами, если не происходит тотальное уничтожение противника. Потому в качестве результата этой войны мы увидим либо тотальное поражение России, либо компромисс, который будет устраивать Путина.
И точно есть набор факторов, по которым в РФ будут принимать решение, инициировать или нет переговоры. Например, готовность Украины признать некие территориальные потери, причем уже среди вновь оккупированных территорий. В Кремле точно хотят закрепить за собой сухопутный коридор в Крым, и от этого не отступятся. Возможно, они также готовы обсуждать контроль и демилитаризацию Запорожской АЭС, но вывести войска и передать ее Украине, как это было с Чернобыльской АЭС, они не готовы. Они заняли определенную территорию, и для этой территории им нужна генерация энергии, чтобы ее сохранить, чтобы впоследствии объединить ЗАЭС в систему с российскими атомными электростанциями. Они не готовы обсуждать возможность полного прекращения боевых действий с возможностью привлекать неких международных наблюдателей.
В логике Путина время для переговоров может настать только тогда, когда он сам примет решение, что такие переговоры можно не только начать, но и нужно завершить. Пока же он даже не готов на такие переговоры отправлять никого из субъектных людей из ближнего окружения, опасаясь, как бы они за его спиной не договорились совсем не о том, — сдать его в Гаагу, например. То есть, подводя итог: война будет продолжаться и цель Путина в этой войне сейчас — создать сильную переговорную позицию, скорее всего, он понимает, что на более амбициозные цели сил пока не хватает.
Огромное количество гибнущих на фронте, как фактор, может более активно формировать протестное движение против войны, оно уже появляется на уровне комитетов жен и матерей. Их протест пока не против войны, а, скорее, против плохого обеспечения российских военных, против самой войны по понятным причинам протестовать страшно или пока немыслимо. Тем не менее, эта протестная группа уже оформляется. И она неприятна власти, судя по тому, что Кремль уже начинает против них информационные провокации, называя эти группы экстремистскими.
Фактор экономический. Как мы теперь понимаем, российскую экономику к войне старательно готовили. Но, видимо, тогда, в разговорах Путина с людьми, которые эту экономику к войне готовили, это называлось подготовкой к аннексии Донецкой и Луганской областей и масштабным санкциям Запада. И им удалось это сделать, российская экономика оказалась более сложной для того, чтобы суметь этим санкциям противостоять. Потому запаса прочности российской экономики хватает на весь следующий год войны, если верить экономическим аналитикам.
Еще один фактор — поиск альтернативных идентичностей, который в обществе активно идет, и возможность дальнейшей эрозии политического режима на уровне регионов. Речь идет о региональных элитах. Если Кремлю в какой-то момент придется им противостоять, то и энергию придется тратить не только на войну, но и на политическое противостояние внутри страны. Для регионов критичен вопрос денег, их стало мало, количество регионов-доноров уменьшилось официально до трех, и основную помощь из бюджета получают не самые бедные, а наоборот, одни из самых богатых. Если Путин и дальше будет передавать субъектность и права на региональный уровень, как он делает с начала коронавируса, конфликт весьма вероятен.
Количество человеческих жертв огромно, но влияет оно на массовые настроения пока очень медленно. Большинство россиян уже говорят, что в их ближнем кругу кто-то попал под мобилизацию, кто-то уже даже убит, и количество тех, о ком так говорят, уже сегодня реально больше количества тех, кто реально мог оказаться на войне. Значит в обществе уже складывается стереотип, что все вокруг попадают на войну, что многие гибнут и это уже информация, которая при помощи сарафанного радио по обществу активно распространяется.
В украинском обществе есть две популярные теории о Путине. Самая популярная теория о — «слабом» Путине, который теряет контроль над ситуацией, переживает поражение и бесится, вторая — о «неудобном» Путине, который перестал устраивать как радикалов, так и прагматиков в своем окружении, но, тем не менее, сохраняет контроль над обеими группами, пусть они его уже откровенно не любят. Вторая теория ближе к реальности. Понятно, что поддержка Путина элитными группами все же связана с интересами, которые элитные группы имеют. И если в начале войны у ближнего окружения Путина было ощущение, что они как минимум ничего не проиграют в войне, а у радикалов было ощущение, что они много приобретут в результате войны, то сейчас радикалы разочаровываются в том, что они хоть что-то смогут приобрести. Мы видим суетливые действия того же Евгения Пригожина, явного выразителя интересов этого класса, который пытается как-то монетизировать свои военные достижения и за счет войны превратиться в равноправного игрока близкого окружения Путина. На более низких уровнях иерархии происходит та же самая история. Но пока безуспешно. Про потери прагматиков — они очевидны — можно и не говорить.
Тем не менее, раскол вряд ли возможен, ближайшее окружение Путина боится друг друга и очень боится радикалов, и считает, что именно Путин удерживает систему в том состоянии, в котором она сейчас находится, и если его из системы вытянуть, то не факт, что удастся удержать все накопленное за последние 20 лет.
Радикалы понимают, что в случае исчезновения Путина ближний круг президента их легко растопчет, пользуясь своим огромным ресурсным преимуществом. Поэтому Путину удается удерживать позицию третейского судьи между всеми этими интригующими группами. За 20 лет он уничтожил любые институты, в рамках которых могли бы существовать договоренности, которые могли бы стабилизировать систему в случае кризиса. Остался один единственный институт — персонально Владимир Путин. Поэтому, ненавидя и не доверяя, все его будут беречь.
Важным фактором и на фронте, и в тылу, остается противостояние регулярной армии и полевых командиров, при этом, судя по всему, влияние регулярной армии будет возрастать. Путин наигрался и в военкоров, и в частные армии. Как оказалось, они умеют отбиваться от рук, чего он скорее всего не ожидал. Сейчас он занимается погашением их активностей. Мы также видим, что Путину нечего сказать народу России. Он действительно ищет и тестирует разные идеи, выступает в разных амплуа — как девочка-подросток он примеряет разные костюмы и выходит к маме, то есть народу, спросить — идет ему или нет. Но народ отвечает молчанием, и Путин не понимает, на что ему опираться, потому что опираться на что-то нужно. Сидеть в такой большой стране исключительно на штыках силовиков очень некомфортно. Избежать разворота общественного мнения против войны можно только, если часть общества эту войну поддерживает.
Очевидно не приходится рассчитывать, что Россия прекратит террористические атаки на инфраструктуру Украины, как минимум, до конца февраля они будут. Пока Кремль не потеряет надежду на то, что это приведет к социальному взрыву. Они действительно верят, что такой социальный взрыв в украинском народе возможен. Не происходит он благодаря духу и позиции украинского народа, но мы понимаем, что Путин и его окружение — люди, которые вообще не верят в большие социальные движения. Они считают, что любые большие социальные движения искусственно формируются. Сейчас они считают, что за счет пропаганды, за счет военных побед у украинцев сформировалось ощущение, что можно продержаться. Но они надеются, что, пожив месяц без воды и удобств, настроения изменятся, в этом плане у них есть свой опыт. Россия — страна, где коммунальная сфера часто переживает серьезные аварии, и это то, что волнует россиян, пожалуй, даже больше, чем все остальное.
Точно не стоит ждать, что российское общество до марта месяца проснется и начнутся серьезные протесты. Инфраструктура протеста только начинает выстраиваться. Она разрушалась девять лет и не может как феникс восстать из пепла за девять месяцев, и за год не сможет. Россия инертна. Точно не стоит ждать экономического краха РФ, запас экономический более, чем достаточный, чтобы продолжать войну в подобных масштабах и противостоять санкциям. Не стоит также ждать полной дипломатической изоляции России. При том, что даже Китай и Индия демонстрируют свое откровенное неудовольствие Владимиру Путину, все равно остается много лазеек, через которые он продолжает воздействовать, в том числе, на решения стран ЕС. Мы видим, что европейские лидеры не прекращают взаимодействие с Путиным, активно продолжают получать информацию из России и о России, ищут группы людей в структурах действующей власти, с которыми можно конструктивнее взаимодействовать, чем с Путиным.
К концу марта возможно стоит ожидать некой консолидации в ЕС в отношении России, потому что переговоры с одной стороны не прекратятся, с другой стороны — божьи мельницы мелят медленно, и парламентская демократия вырабатывает свою точку зрения очень долго. К марту точно закончатся внутриполитические дискуссии в большинстве европейских партий, а, значит, и на общем уровне и будет сформирована какая-то непротиворечивая позиция, не просто в поддержку Украины, тут все понятно, а о том, чего же Европа хочет от России. Это будет, возможно, не идеальная для Украины позиция, но, по крайней мере, будет понятно, с чем работать. Нужно ждать повышения зависимости России от Турции, в том числе экономической. Нужно ждать обострения конфликтов в «старых новых» точках, таких как Нагорный Карабах, но шире — на постсоветском пространстве. Россия отовсюду ушла, сосредоточившись на Украине, и конфликты будут углубляться.
